Все в свое время [СИ] - Михаил Высоцкий

Другое дело Нубил. Охотнику иногда казалось, что чужак сам себе самый страшный враг — он спотыкался на ровной земле, он вздрагивал от любого звука, от него волнами шел запах страха, столь сладкий для любого хищника. Его дыхание с каждым часом становилось все тяжелей, как будто бы он вез не раненного друга, а гору светлого камня. Он был неподготовлен к жизни, что он впервые вышел за городские стены, потому что даже ребенок пяти лет знает про мир неизмеримо больше.

Но самое страшное было даже не в этом. В Нубиле не было тяги к жизни, страсти, того, что есть в любом звере и человеке, мужчине и женщине, младенце и старике. Того, что заставляет жить, стремление существовать, стремление продлить свой род. Такое иногда случается с женщинами, которые больше не могут иметь детей — их существование становится бессмысленным, потому что им больше недоступен дар Али-владыки. Но воин без страсти — мертвый воин. Охотник это понял далеко не сразу. Мелкие мазки сливались в единую картину: Нубил старался идти по следам Нита, когда ему приказывали — подчинялся и испытывал облегчение, когда тело одолела усталость — покорился, даже не попытавшись пересилить тягостное томление. Он пил, когда начинала мучить жажда, и глотал белые камни, когда покидали силы. Он задыхался, когда легким не хватало воздуха. Чужак даже не пытался пересилить себя. В каждом его шаге звучала обреченность, обреченность перед судьбой, перед той долей, что ивовой нитью расстелил перед ним Али-владыка. Раненный зверь с остервенением бросается на более сильного врага, мать грудью закрывает свое дитя, истребители и охотники ввязываются с ними в безнадежный бой, чтоб дать женщинам и детям время уйти — ни на один из этих поступков Нубил был не способен.

"Мертвый живой человек", — думал Нит. — "Дойти с ним до города будет сложнее, чем я думал". Но бросить его не мог — человек всегда должен помогать другому человеку. Это закон.

Когда облака стали совсем светлыми, им пришлось делать привал. Чужак слишком ослаб, он не мог переступить через собственную усталость, и стоило Ниту остановиться, как тут же повалился на сырой песок.

— Плисто!.. Акенмуэнимо… — слова были непонятны, но умоляющий тон не нуждался в переводе.

— Если я прикажу, ты будешь идти, — суровый взгляд охотника был чужаку лучшим ответом.

— Но… Но… Плис… — взгляд загнанного в капкан животного, которое уже покорилось, но еще надеется на чудо. Которого не произойдет.

Перед Нитом стоял нелегкий выбор — или заставить чужака двигаться дальше, загнав его, как волки загоняют раненного оленя, или дать ему отдохнуть, а значить проявить слабость, потерять время и подвергнуться опасности, днем в этих местах отдыхают только те, кто решил навсегда проститься с жизнью, или же… сделать чужаку зло. Которое, наверно, покажется ему великим благом. Сложный, неоднозначный выбор, но, как истинный Верный Пес, Нит умел быть жестоким.

— Хорошо, — решил он. — Жди здесь. Позаботься пока о нем, — жест в сторону Эдварда. — Я скоро вернусь.

Нубил кивнул, доставая из рюкзака флягу с трубкой, а охотник позволил своему сознанию растянуть нить телесных уз, ослабить ту цепь, что связывает душу и тело в единое целое. Теперь он видел не только глазами, но и гибкими "щупами" сознания, которые могли вытягиваться из тела в поисках того, что должно было "помочь" чужаку. Он делал то, что обычно на охоте делают следопыты, хоть эти умения никогда не считались сильной стороной Нита. Если дар охотника, дар преследовать, горел в нем ярким огнем, то дар следопыта тлел потухшими углями. Он не мог свободно взмыть над миром, чтоб душе открылось то, что скрыто самому острому глазу. Не мог увидеть белку, что укрыла в глубоком дупле своих бельчат, за двадцать полетов стрелы, как делал когда-то на спор Дим Камень. Не мог одновременно видеть душой и глазами, выпустить душу, оставив сознание в теле.

Но это было и не нужно. Следопыты ищут их, ищут хищников, что притаились в засаде, ищут смертоносные окна подземных болот, которые глаз и нос отличить не способны. То, что искал Нит, нашлось совсем неподалеку, в одном-двух полетах стрелы — неглубокая расщелина, где, на склонах, сквозь каменистый грунт пробивалось несколько пучков зелено-желтой травы. Чахлые на вид, совершенно на первый взгляд неприметные, они любили старые могилы и места, где когда-то пролился красный сок жизни. Их обходили стороной животные, только безумные лесные кары готовы были пролить озера крови, лишь бы увидеть квелый желто-зеленый росток.

Али-трава. То ли благо, то ли проклятье — в землях вокруг города Верных Псов ее росло немало, и редко кто из щенков ни разу этой травы не попробовал. Еще реже находились те, кто пробовал ее дважды. Нит не был исключением. Мудрые ведуны понимали, что через это каждый должен пройти сам, и никогда не запрещали детям делать такую глупость. Жевать Али-траву. Становиться равным богу. Самое страшное в том, что это была не иллюзия. Испробовав Али-травы, любой младенец мог пойти на бой против болотного медведя, и выйти из него победителем. Али-трава дарила радость, силу, бодрость духа, выносливость, все то, о чем любой воин может только мечтать — только это была чужая сила. Чужая радость. И потом за дар богов приходилось платить втройне. Брать чужую силу, но отдавать свою, испытывать краткое блаженство, но долгие часы адских мук.

Готов ли на такое Нубил? Не готов. Но он не оставил охотнику выбора, жизнь воина дороже, чем боль труса. Потому, осторожно, не прельстившись сверх необходимого, Нит срезал с куста пять-шесть желто-зеленых травинок — этого должно было с запасом хватить на дорогу до города.

Когда Нит вернулся, чужак дремал, свернувшись у ног бессознательного воина, и к ним осторожно, бесшумно, не поверив своей удаче, подбиралась степная змея-одноглазка, что откладывает яйца только в мертвых телах. Промедли Нит на несколько мгновений, и в голубой мир отправилось бы два новых гостя — змея-одноглазка не опасна, она никогда первой не нападет на человека, но укус ее так же смертелен, как и у остальных змей. Нит не стал убивать. Отпугнул брошенным камнем, и оставил в покое — мясо змей не съедобно, их шкура жжет кожу и не поддается обработке, их яд быстро выдыхается и теряет всю свою силу. Только они убивают ради убийства, мудрость Али-владыки гласила, что любая из тварей имеет право на жизнь. Что же касается Нубила… Нит уже махнул на него рукой. Еще человек так устал от земной жизни, то это только его выбор. Они дойдут до города, а дальше чужака будут судить те, кто имеет на это право.

Пока же, чтоб хоть немного облегчить его участь, охотник вспоминал слова ведунов — Али-трава даст больше сил, если не жевать ее, как делают глупые кары, а сделать особый отвар. Измельчив шесть травинок, он прогрел их огненным прутом, растер в белесый порошок, добавил несколько капель воды, дал немного отстояться и всю эту массу хорошо размял, чтоб она превратилась в однородный серый ком с резким, терпким запахом, от которого глаза начинали лить воду. Теперь этот ком надо было еще раз нагреть и растворить в воде. Зачем? Неизвестно. Почему, дважды нагретый, порошок начинал растворяться? Неизвестно. Еще одна шутка богов — Верные Псы давно привыкли, что мир вокруг непознаваем, и выжить можно только приняв его таким, какой он есть. Напиток, который даст любому человеку силы богов, был готов.

— Вставай, — охотник не собирался церемониться с чужаком, проявлять снисходительность, и будил так, как опытные охотники глупых мальчишек — ногами. — Вставай.

— Вотсзэхэл! Вотаю дуи? — проверенный поколениям метод не подвел, и уже через несколько мгновений сон оставил Нубила.

— Пей.

— Вот? Дрин? Айдово тодрин, айв джас…

— Пей! — огонь в глазах охотника не сулил чужаку ничего хорошего, и тому ничего не оставалось, как подчиниться. Поднеся ко рту флягу, сначала осторожно, с подозрением, сделал скромный глоток… Затем второй, третий… Когда фляга опустела, Нит кивнул, и, как нечто само собой разумеющееся, продолжил. — Теперь пошли.

"Мы и так слишком долго сидим на одном месте", — добавил он про себя. — "Три лисы, волк-одиночка и стая рыжих крыс — пока их слишком мало, но скоро на наш запах соберется вся степь"… После того, как следопыт выпускает из тела душу, какое-то время он видит и знает больше, чем простой человек, и Нит мог точно сказать, сколько хищных глаз сейчас примерялись к трем человеческим телам. Нубил этого не знал. Он ничего не знал про этот странный, смертельно опасный и такой непривычный мир, но сейчас это его не заботило. С каждым глотком отвара в тело как будто вливались новые силы, уходила усталость, сонливость, голод и жажда, сознание становилось светлым и ясным, хотелось идти, бежать, лететь куда-то в облака и, опьяненный собственной силой, он был готов броситься с голыми руками на любого врага… Охотник помнил эти чувства. Помнил по себе. Потому нисколько не сомневался, что теперь чужак сам будет тащить его вперед. Он не ошибся.